“Явленная тайна” — страница 6

  • Просмотров 505
  • Скачиваний 9
  • Размер файла 22
    Кб

митинговали и ораторствовали дороги, деревья и звезды. Воздух из конца в конец был охвачен горячим тысячеверстным вдохновением и казался личностью и именем, казался ясновидящим и воодушевленным”. Время захватило и увлекло поэта. “Вдруг стало видимо во все концы света” — это эпиграф из Гоголя к стихотворению “Распад”, которое может прозвучать в классе, демонстрируя ту динамику стиха, одновременно мажорного и тревожного, ту

взвихренность образов, которая характерна для книги в целом, где главенствуют ветры и грозы, ливни и метели. В те же тона было первоначально окрашено и восприятие революции Октябрьской. Но, не касаясь даже отдельных резких публицистических откликов, необходимо заметить, что драматизм в отношении к эпохе постепенно нарастал — уже в “Темах и вариациях” он явно повышается. В отличие от многих поэтов-современников, Пастернак

отнюдь не восторгался затерянностью уникальной личности среди множеств, в длинном железнодорожном составе: “Мы были людьми. Мы эпохи. Нас сбило и мчит в караване...”. “Время существует для человека, а не человек для времени”, — полагал он. До какой-то поры сумбур революционных дней весьма соответствовал сумбуру чувств, и тогда возникало ощущение спасительного самообмана: Всю жизнь я быть хотел как все, Но век в своей красе

Сильнее моего нытья И хочет быть, как я. Однако век все меньше походил на лирического героя и людей его круга — все больше на Ленина и ленинцев. Кульминация осознания этого приходится в 20-е годы на поэму “Высокая болезнь”, которая и цитировалась. В ней сходятся, может быть, более четко сформулированные в других произведениях и выступлениях мысли о неизбежности революции, ее нравственном смысле, жертвенное понимание своей

собственной судьбы (“Я говорю про всю среду, / С которой я имел в виду / Сойти со сцены и сойду. / Здесь места нет стыду”). Считая, что “эпос внушен временем”, поэт создает две большие поэмы “Девятьсот пятый год” и “Лейтенант Шмидт”. И совершенно определенно можно сказать, что в этих вещах, написанных не только на автобиографическом, но и на документальном материале, стиль эпохи, переклички с Маяковским и Асеевым выразились

сильнее, нежели стиль индивидуальный. У нас нет никаких оснований сомневаться в неподдельности, искренности пути поэта. Его терзали противоречия (см. послание “Борису Пильняку”, датированное 1931 годом), однако тогда же, в начале 30-х, создавалась и лирическая книга “Второе рождение”, полная не только проникновенных, органичных произведений, но и компромиссов. Но почти тогда же, в середине 30-х, служение эпохе перерастает в