Возвращение на Родину: о Донском казачьем хоре под руководством С. А. Жарова — страница 15

часто заменял солистов: баса или тенора, немножко ниже, немножко выше в тональности, я ему подмигиваю: ничего, вытяну. А то бы ему пришлось во время пения останавливать хор и давать тон заново. Но при мне не было ни потери крови, ничего такого. Может быть, это преувеличение. — На записях слышно, что Жаров любил эффектные контрасты: forte и piano. — У него было и forte, и piano, он мог на этом играть. Иногда он творил на сцене и предупреждал, что

публика знает, что в этом месте мы будем петь forte, а мы возьмем и обманем их и в этом месте споем piano. — Forte иногда очень крикливое. — Да, бывало такое, и я считаю, это потому, что тон очень высокий, а это — единственный хор, который поет более чем в трех октавах, кроме, конечно, смешанного, который поет в таком диапазоне. — А сколько человек примерно было в хоре? — До войны - человек 35, а в моё время — 25-26 всего. — А какие были партии? —

Октава, второй бас, первый бас, баритон (иногда также делился), второй тенор, первый тенор, тенора-фальцеты. — Сколько октавистов было? — Брали все, кто мог. — Были какие-то знаменитые октависты, которых пытались получить хоры в эмиграции? —Конечно. При мне в Платовском хоре был Нил Рева, очень красочная личность. В Жаровском Шандровский и, конечно, Павел Михалик. В свое время он был у Платова. У Жарова он был до самого конца. Я ему

говорил: "Ты имей в виду, если будешь петь в хоре (tutti), потеряешь октаву". Я не знаю, кто из октавистов у Жарова был раньше, до моего прихода, но потом ещё было человека два, самый известный был этот Павел Михалик. — Это не он ли читает ектенью на одной из пластинок звероподобным таким рыком? — Вот это он и был. Он родился в Америке, был на корейской войне, был контужен, так что с ним было опасно, особенно когда он был пьян — к нему

не подходи. А когда он не пил, он был даже симпатичный, хороший, всегда с Жаровым ходил, так как был высокого роста, своего рода телохранитель. Из фальцетов, непревзойдённый был Василий Васильевич Болотин. На пластинках Вы его всегда услышите, например в песне "Однозвучно гремит колокольчик". — А как Жаров репетировал? Долгие репетиции были? — Он проигрывал всё на рояле, умел это хорошо, у всех были ноты, и он говорил:

"Давайте вы, потом вы, потом квартет … Ну, что вы сделали! А эта нота какая? Как не стыдно, подумаешь, певцы!". Прочищал и меня: "Вот как Вы поёте "Эй, ухнем"?" Обыкновенно там малая терция, а у него там полтона для гармонии в партии, а я думаю: что это такое? Он меня мучил около десяти минут, пока я понял. Новичок, особенно с хорошим голосом, в первые годы своего пребывания в хоре был для Жарова как козёл отпущения. Даже я