Удава проглотили кролики. Кое-что о «новом Пелевине» — страница 4

  • Просмотров 403
  • Скачиваний 10
  • Размер файла 25
    Кб

суй свой нос в механизмы мира”. Следуют сему завету свято, словно Божественному Плану. Экзистенциальные вопросы никогда не поднимались в “нормальном обществе”, которое Галактический Разум (сиречь отщепенец Пелевин) назвал стаей животных, настолько же глубоко погрязших в собственном идиотизме, насколько уверенных в превосходстве над другими животными. Недоразвитые мозги обезьян принимают за видимое и осязаемое только то,

что вызывает в их надпочечниках выделение адреналина, в то время как 99,9% физического мира находится вне их восприятия. Пребывая в самодовольном неведении, эти существа бездумно выполняют программы выживания, воспроизведения и выкармливания своих детенышей. Что может помешать им очнуться? Набожность и благочестие, страх разоблачения, строгие предупреждения сначала классного руководителя, а затем декана, боязнь подцепить

какую-нибудь нехорошую болезнь и сойти с ума. Мировоззрение нигилиста, закрытое для развития, подобное сухотке мозга… Когда Альбер Камю разбился на авто, в его письменном столе не нашли ни одной исписанной бумаги. Одержимый призрачностью предметов, автор находится в предельно неустойчивых отношениях с буквами и словами, он может выдавать па, достойные премии Нобеля, но струна под ним натянута до чрезвычайности. Видимо, в идеях

Пелевина (“упаднических”, как сказали бы некогда) кроется причина многолетней паузы, отделившей “Generation “П””, от последней книги. И здесь же, во внутренних мирах, надо искать разгадку все большего небрежения художественной стороной текста. Пелевин не любит природу, описания пейзажа у него всегда газетные и наплевательские, отчужденные и ироничные. Сравнение с простым, отточенным на язык Камю и тут уместно. Слепая пышность

моря и гор враждебно контрастирует с сухостью человечьих единиц, населяющих “Чуму”, “Постороннего” и особенно эссе. В пьесе “Калигула”, двояко трактующей вопрос кровопролития, тиран, переживающий конечность всего живого, обличает сиреневый душистый вечер, козьи стада, алые ягоды на кустарниках… Впрочем, Камю полифоничен, способен равно и к скупости языка, и к лиризму, а Пелевин манерой авторской речи все больше напоминает

одного из персонажей Камю (а то и Зощенко). Компенсируя недостатки “художественного”, пробелы лиризма, Виктор Олегович и в предпоследней, и в последней книгах ополчается уже не на природу, а на собственно литературу, на литераторов. Нет ничего предосудительного в самых желчных и убийственных эпиграммах. Вопрос в том, каков угол зрения. Наш нападающий исходит из следующего: “Литераторы — позорные сектанты, занятые напрасной