Трнсформация демонических мотивов в иронических поэмах М.Ю. Лермонтова — страница 7

  • Просмотров 717
  • Скачиваний 19
  • Размер файла 33
    Кб

в недалеком прошлом, Лермонтов замечает: «Но нынче я не тот уж, как бывало,- Пою, смеюсь. – Герой мой добрый малый» Однако многое в образе Сашки (зависимо или независимо от воли автора) в полном смысле романтично, возвышенно и граничит с необыкновенным («гордость», «желания, безбрежные как вечность» и т.п.). Но каждый раз, назвав такие черты, Лермонтов считает нужным «снизить» их. Например: «…В глазах его открытых, но печальных, Нашли

бы вы без наблюдений дальных Презренье, гордость». Далее следует фраза, несколько снижающая возвышенность отмеченного: «… хоть он не был горд, Как глупый турок иль богатый лорд, Но все-таки себя в числе двуногих Он почитал умнее очень многих». Отказываясь («как психолог») «вскрывать характер» Сашки, выставлять его «наружу», Лермонтов, отдаляя своего героя от героев демонических, пишет: «Пусть скажет он (журналист), что бесом

одержим Был Саша, - я и тут согласен с ним, Хотя божусь, приятель мой, повеса, Взбесил бы иногда любого беса.» И уже в конце поэмы, в романтико-философском монологе, временами иронически сниженном он вновь разделяет своего автобиографического героя и Демона: «О, если б мог он, как бесплотный дух (как Демон), В вечерний час сливаться к облакам… … В глуши степей дышать со всей природой Одним дыханьем, жить ее свободой! О, если б мог он, в

молнию одет, Одним ударом весь разрушить свет!... (но, к счастию для вас, читатель милый, Он не был одарен подобной силой.)» И о себе Лермонтов пишет в начале поэмы, как об изменившемся, пережившем: «…про темные волнения души, Такие вещи очень хороши Тому, кто мало спит, кто думать любит…» «…впадал я прежде в эту слабость сам…» Так он говорит об изменениях в своем мировоззрении. Значительными являются строки, в которых Лермонтов

отсылает нас к библейскому эпизоду обращения царя Саула к Давиду: «И жадный червь ее [душу] грызет, грызет, - Я думаю тот самый, что когда-то Терзал Саула; но порой и тот Имел отраду: арфы звук крылатый, Как ангела таинственный полет, В нем воскрешал и слезы и надежды; И опускались пламенные вежды, С гармонией сливалася мечта, И злобный дух бежал, как от креста. Но этих звуков нет уж в поднебесной, - Они исчезли с арфою чудесной...» Поэт

окружает этот эпизод сетью многозначительных метафор. На одном полюсе у него - "жадный червь", терзающий душу поэта, как некогда он терзал душу Саула (для сравнения можно привести печаль Демона, что "ластится как змей). На другом полюсе - арфа Давида, ангелическое начало музыкальной гармонии, дающее исход слезам и надеждам и изгоняющее злобного духа, подобно крестному знамению. Видимо, "приставленного" к Саулу