Трагедия творческого сознания в романе Владимира Набокова Защита Лужина — страница 7

против этой коварной комбинации <...>, а для этого следова­ло предугадать ее конечную цель, роковое ее направление...». Он «все время смотрел и слушал, не проскользнул ли где намек на следующий ход, не продолжается ли игра, не им затеянная, но с ужасной силой направленная против него». «Шахматная комбинация — это утонченная пытка, — свиде­тельствуют шахматные учебники, — противник, разгадав ком­бинацию, видит, что каждый

шаг приближает его к проигры­шу, но этого шага он не может не совершить под угрозой не­медленной гибели. Очень часто шахматисты не дают довести до конца выигрывающую комбинацию, предпочитая сдаться немедленно». Сложные задачи его отвлеченного искусства для Лужина бесконечно легче простых задач жизненных. Жизнь без Валентинова и женитьба связаны для него с необходимостью приспособиться к условиям реальной жизни. Снаружи и

поначалу все как будто с грехом пополам налаживается. Поражая окружающих нелепостью и неуклюжестью поступков, Лужин преодо­левает обыденные, но трудные для него дела: живет, жениховствует. Но это преодоление лишь кажущееся. Лужи­ным движет автоматизм, которым нельзя подменить подлинное вопло­щение. Воплощение с каждым мигом становится все труднее, и по мере того, как шахматная задача близится к разрешению, жизненная

задача все более высасывает из Лужина душевные силы. Возникает шахматное видение, реальная жизнь отражается теперь в сознании Лужина только случайными, оборванными пятнами (летящий географ, врач с ассирийской бородой, внезапно выступающая из мрака невеста и т. д.). Фантастический мир искусства заслоняет действительность. И когда на время Лужин попадает в обычную обстановку (жена, квартира и т. п.), забыв на мгновение о смысле

своего существования, заключающемся в самоотдаче себя искусству (шахматам), в нём поднимается тоска неудовлетворённости. И он снова делает попытку уйти в свой иной, чудесный, захватывающий мир, подняться над землёй, повторить это исконное рвущееся человеческое стремление, эти поиски идеального. Шахматы постепенно трансформируются в страсть, которая поглощает игрока целиком: «…он (Лужин) понял ужас шахматных бездн, в которые

погружался.<…>. Но шахматы были безжалостны, они держали и втягивали его. В этом был ужас, но в этом была единственная гармония, ибо, что есть в мире кроме шахмат?». Перед самою партией с Турати «за­щита Лужина» оказывается найдена, но перед натиском ре­ального мира Лужин становится беззащитен вовсе. Он почти ничего уже не понимает. В решительный час, когда Лужин с Турати сидят уже перед доской, происходит событие, с виду