Тема рыцарства в стихах Гумилева — страница 8

  • Просмотров 2792
  • Скачиваний 16
  • Размер файла 52
    Кб

оценки поступков Гумилева. «Колчан» имел несомненные поэтические достижения. В «Записках кавалериста» Гумилев раскрыл все тяготы войны, ужас смерти, муки тыла. Тем не менее, не это знание легло в основу сборника. Наблюдая народные беды, Гумилев пришел к широкому выводу: «Дух, который так же реален, как наше тело, только бес­конечно сильнее его». Есть ли связь между духовными исканиями Гумилева в «Колча­не» и его последующим

поведением в жизни? Видимо, есть, хотя сложная, трудно уловимая. Жажда новых, необычных впечатлений влечет Гумилева в Салоники, куда он выезжает в мае 1917 года. Мечтает и о более дальнем путешествии — в Африку. Объяснить все это только стремлением к экзотике, думается, нельзя. Ведь не случайно же Гумилев едет кружным путем — через Финляндию, Швецию, многие страны. Показательно и другое. После того как не попал в Салоники,

благоустроенно живет в Париже, затем в Лондоне, он возвращается в революционный холодный и голод­ный Петроград 1918 года. Родина суровой, переломной эпохи воспринималась, может быть, самым глубоким источником само­познания творческой личности. Недаром Гумилев сказал: «Все, все мы, несмотря на декадентство, символизм, акмеизм и прочее, прежде всего русские поэты». В России и был написан лучший сборник стихов «Огненный столп»

(1921). К лирике «Огненного столпа» Гумилев пришел не сразу. Зна­чительной вехой после «Колчана» стали произведения его париж­ского и лондонского альбомов, опубликованные в «Костре» (1918). Уже здесь преобладают раздумья автора о собственном мироощущении. Он исходит из самых «малых» наблюдений — Стихотворения рождены вечными проблемами — смысл жизни и счастья, противоречия души и тела, идеала и действительности и т. д.

Обращение к ним сообщает поэзии величавую строгость, афористическую точность, чеканность звучания, мудрость притчи. В богатое, казалось бы, сочетание этих особенностей органично вплетена еще одна. Она исходит из теплого взволнованного чело­веческого голоса. Чаще — самого автора в раскованном лирическом монологе. Иногда — объективированных, хотя весьма необычно, «героев». Эмоциональная окраска сложного философ­ского

поиска делает его частью живого мира, вызывая сопере­живание. Чтение «Огненного столпа» пробуждает чувство восхождения на разные высоты. Невозможно сказать, какие повороты автор­ской мысли больше тревожат в «Памяти», «Лесе», «Душе и теле» и т. д. Уже вступительная строфа «Памяти» магнетизирует горьким обобщением: Только змеи сбрасывают кожу, Мы, увы, со змеями не схожи, Чтоб душа старела и росла, Мы меняем души, не тела. Но