Шутки и остроты А. С. Пушкина — страница 12

почему-то в канцелярии оратором. —Дьяки—это секретари канцелярии,—заикаясь ответил тот. — Ну, хоть я и терпеть не могу приказных, но все-таки очень вам благодарен, господа. Такой ответ сильно оскорбил почитателей поэта, а местным острякам дал повод постоянно приставать к злополучным дьякам с вопросом: “Давно ли вы были у Пушкина?”. В другой раз Пушкин, бродя по Новочеркасску, зашел в книжную лавку Жиркова. — А есть у вас

сочинения Пушкина? — спросил поэт. Ему подали один экземпляр. — Сколько стоит эта книжка? — спросил Пушкин. Торговец заломил неимоверно высокую цену, в 4—5 раз превышавшую номинальную. — Почему так дорого? — улыбаясь спросил Пушкин. — А очень уж приятная книжка. Случалось ли вам пить чай без сахара? — вдруг спросил торговец. — Да ведь это очень неприятно. — Ну, так вот, пойдите домой, возьмите эту книжку и велите налить себе чаю

без сахара. Пейте чай и читайте эту книжку — будет так же сладко, как и с сахаром. Проживая в Кишиневе, Пушкин целые дни проводил у генерала Орлова. Последний любил поэта и весьма снисходительно относился к разным выходкам его. Однажды кто-то заметил генералу, как он может терпеть, что у него на диванах валяется мальчишка Пушкин в шароварах. Орлов только улыбался на такие речи, но один раз полушутя он сказал Пушкину, пародируя

басню Дмитриева “Башмак—мерка равенства” Твои, мои права одни, Да мой сапог тебе не впору. — Эка важность, сапоги!—возразил Пушкин,—если мериться, так у слона больше всех сапоги. Этим все и кончилось, и размолвки между ними никогда не было. Какая-то дама, гордая своими прелестями и многочисленностью поклонников, принудила Пушкина написать ей стихи в альбом. Стихи были написаны, и в них до небес восхвалялась красота ее, но внизу,

сверх чаяния, к полнейшей досаде и разочарованию, оказалась пометка: 1 апреля. А. М. Каратыгина в своих воспоминаниях о Пушкине рассказывает следующий забавный анекдот. “В 1818 году, когда Пушкину едва минуло 18 лет, ему после жестокой горячки обрили голову и он принужден был носить парик. Это придавало какую-то оригинальность его типичной физиономии и не особенно ее красило. Как-то в Большом театре он вошел к нам в ложу. Мы усадили

его в полной уверенности, что здесь наш проказник будет сидеть смирно... Ничуть не бывало! В самой патетической сцене Пушкин, жалуясь на жару, снял с себя парик и начал им обмахиваться, как веером... Это рассмешило сидевших в соседних ложах и обратило на нас внимание находившихся в креслах. Мы стали унимать шалуна, он же со стула соскользнул на пол и сел у нас в ногах, прячась за барьер; наконец, кое-как надвинул парик на голову, как