Проблема “нового” человека в сатирической повести М. А. Булгакова “Собачье сердце” — страница 3

кое-что); наконец, «Похождения Чичикова» и уже совсем в середине 20-х гг. повести «Дьяволица», «Роковые яйца», на две трети опубликованный роман «Белая гвардия» и неопубликованное «Собачье сердце». И все это, кроме газетного, можно было собрать в одну не слишком толстую книжку. Почему же зашел разговор о возрасте писателя? А вот почему: в отличие от многих втянутых в водоворот революции едва ли не подростками, воспринявших

потрясения и взрывы за норму и воспитанных ими, Булгаков знал иную норму и был воспитан другими представлениями о жизни. Революцию он не принял сразу же. В письме от 31 декабря 1917 г., оглядываясь на пережитое и всматриваясь в будущее, он писал: «Придет ли старое время? Ах, отчего я опоздал родиться! Отчего я не родился сто лет назад. Но, конечно, это исправить невозможно». Самая первая из известных его публикаций (26 ноября 1919 года)

называлась «Грядущие перспективы». Из статьи явствовало, что перспективы у новой России – неважные. Многие из литературных современников Булгакова, особенно так называемые «пролетарские писатели», воспринимали действительность утопически, находясь внутри разрыва, исходя из катастрофы, участвуя в ней, более того, считая ее величайшим благом. Булгаков смотрел на русскую жизнь другими глазами. Он знал и любил другую жизнь –

вне катастрофы. Знал не понаслышке; ему чужды были и богемные выкрутасы, и узкие «идейные» догмы. Свою первую четверть века он прожил в большом и теплом ДОМЕ – в своей семье, в своей культуре, в том главном слое русской жизни, который создавался веками. И хотя, как показал ход событий, и этот слой оказался слишком уязвим, а стены ДОМА не защитили от многих бедствий, они все же в трудное время оставались первой и главной опорой его

души. Перед русскими литераторами этого времени открывалась, как известно, возможность нескольких выборов. Один из них сделали писатели, ушедшие в эмиграцию. И может быть, там, в изгнании, какое-то время продолжалась «чистая» линия русской литературы. Другой выбор сделали Горький, Маяковский, позднее Фадеев, отказавшиеся ради торжества утопии от полноты творческого и духовного самоощущения. Третий выбор – отстаивание

творческой независимости и одновременно принятие самого «рока событий». Вспомним есенинское: Приемлю все, как есть все принимаю, Готов идти по выбитым следам. Отдам всю душу октябрю и маю, Но только лиры милой не отдам. /I, 86/ Был и такой выбор: литературный и житейский успех в советской системе едва ли не любой ценой. Этот выбор родил полчища конформистов, среди которых встречались и незаурядные, талантливые люди, так и не