Дискурс прозы Валентина Распутина попытка бегства от "реальности" — страница 2

мироздания. Поэтому в литературе того периода за основу была взята структурная модель повествования, сложившаяся в классической русской литературе конца 19-го века - в этой безличной (эпической) модели автор обладал "всеведущим" знанием, бесприпятственно проникал в любые слои пространства всех своих персонажей. Процесс мифологизации реальности неизбежно привел к тотальной типологизации. "Литература вторгается в

психику масс, чтобы найти в ней разбросанные части нового человека и в виде типа вернуть его массам", - говорил А.Толстой на 1-м съезде советских писателей об этом литературном процессе, напоминающем сотворение Франкенштейна. Так постепенно возникла художественная структура мнимой соборности, лишенная космических корней и космической универсальности, застывшая в вакууме экстраполяции. Внутреннее пространство было

вытесненео внешним. "Вторая волна" - естественная реакция на косность, мертвенность сложившейся схемы. Взгляд авторов переместился из внешнего во внутреннее пространство. Важным стал человек как индивидуальность (а не как тип). И, естественно, классическая модель повествования была вытеснена моделями с подчеркнутым личностным, авторским, началом. Обратим внимание, как построено повествование в "Рудольфио". Распутин

ведет рассказ от третьего лица, однако его знания не простираются за сферу информации, которой располагает Рудольф. Таким образом, автор как бы пересказывает читателю то, что узнал от Рудольфа. Эта нарративная модель позволяет автору сохранять дистанцию между собой и персонажем (некоторые главки к тому же открываются авторскими метафорами) и вовлекать читателя в сюжетный ход не непосредственно, а опосредованно - через призму

авторского видения. Возникает эффект вовлекающей дистанции - читателя заинтересовывает Ио, поскольку он знает о ней не более Рудольфа, читатель вовлечен в действие индивидуализированных персонажей, но остается в рамках художественного текста. Таким образом Распутин провоцирует в читателе необходимость во внутренней проекции в пространство персонажей. Такая повествовательная модель вполне соответствовала тенденции

внутреннего ракурса "второй волны". Если в 40-50-е гг сложилась система наррации, декларируемая как и м и т а ц и я реальности, а по сути являющаяся базовой моделью условности для тиражирования советских неоренессансных мифологем, то в конце 50-х стали возникать нарративные модели, а н а л и з и р у ю щ и е реальность и обнаруживающие собственную дистанцированность по отношению к реальности. Резко обозначилась тенденция к