Чужая кровь — страница 8

утра па щеках белокурого зарозовел румянец, к полудню лицо его полыхало, как куст боярышника, зажженный морозом, дрожь сотрясала все тело, и под рубахой проступил холодный и клейкий пот. С этой поры стал он несвязно и тихо бредить, порывался вскакивать с кровати. Днем и ночью дежурили около него Гаврила поочередно со старухой. В длинные зимние ночи, когда восточный ветер, налетая с Обдонья, мутил почерневшее небо и низко над

станицей стлал холодные тучи, сиживал Гаврила возле раненого, уронив голову на руки, вслушиваясь, как бредил тот, незнакомым, окающим говорком несвязно о чем-то рассказывая; подолгу вглядывался в смуглый треугольник загара на груди, в голубые веки закрытых глаз, обведенных сизыми подковами. И когда с выцветших губ текли тягучие стоны, хриплая команда, безобразные ругательства и лицо искажалось гневом и болью,- слезы закипали у

Гаврилы в груди. В такие минуты жалость приходила непрошеная. Видел Гаврила, как с каждым днем, с каждой бессонной ночью бледнеет и сохнет возле кровати старуха, примечал и слезы на щеках ее, вспаханных морщинами, и понял, вернее - почуял сердцем, что невыплаканная любовь ее к Петру, покойному сыну, пожаром перекинулась вот на этого недвижного, смертью зацелованного, чьего-то чужого сына... Заезжал как-то командир проходившего

через станину полка. Лошадь у ворот оставил с ординарцем, сам взбежал на крыльцо, гремя шашкой и шпорами. В горнице шапку снял и долго молча стоял у кровати. По липу раненого бродили бледные тени, из губ, сожженных жаром, точилась кровица. Качнул командир преждевременно поседевшей головой, затуманясь и глядя куда-то мимо Гаврилиных глаз, сказал: - Побереги товарища, старик! - Поберегем! - твердо ответил Гаврила. Текли дни и недели.

Минули святки. На шестнадцатый день в первый раз открыл белокурый глаза, и услышал Гаврила голос, паутинно-скрипучий: - Это ты, старик? - Я. - Здорово меня обработали? - Не приведи Христос! Во взгляде, прозрачном и неуловимом, почудилась Гавриле усмешка, беззлобно-простая. - А ребята? - Энти того... закопали их на плацу. Молча пошевелил по одеялу пальцами и перевел взгляд на некрашеные доски потолка. - Звать-то тебя как будем? - спросил

Гаврила. Голубые с прожилками веки устало опустились. - Николай. - Ну, а мы Петром кликать будем... Сын у нас был... Петро...- пояснил Гаврила. Подумав, хотел еще о чем-то спросить, но услышал ровное, в нос дыхание и, удерживая руками равновесие, на цыпочках отошел от кровати. x x x Жизнь возвращалась к нему медленно, словно нехотя. На другой месяц с трудом поднимал от подушки голову, на спине появились пролежни. С каждым днем с ужасом