Чужая кровь — страница 3

Должно, угар у нас... голова что-то прибаливает. Не показывал виду, что догадывается, советовал: - А ты бы рассольцу из-под огурцов. Сем-ка, я слазю в погреб, достану? - Спи уж. Пройдет и так!.. И снова тишина расплеталась в хате незримой кружевной паутиной. В оконце месяц нагло засматривал, на чужое горе, на материнскую тоску любуясь. Но все же ждали и надеялись, что придет сын. Овчины отдал Гаврила выделать, старухе говорит: - Мы с тобой

перебьемся и так, а Петро придет, что будет носить? Зима заходит, надо ему полушубок шить. Сшили полушубок на Петров рост и положили в сундук. Сапоги расхожие - скотину убирать - ему сготовили. Мундир свой синего сукна берег дед, табаком пересыпал, чтобы моль не посекла, а зарезали ягненка - из овчинки папаху сшил сыну дед и повесил на гвоздь. Войдет с надворья, глянет, и кажется, будто выйдет сейчас Петро из горницы, улыбнется,

спросит: "Ну как, батя, холодно на базу?" Дня через два после этого перед сумерками пошел скотину убирать. Сена в ясли наметал, хотел воды из колодца почерпнуть - вспомнил, что забыл варежки в хате. Вернулся, отворил дверь и видит: старуха на коленях возле лавки стоит, папаху Петрову неношеную к груди прижала, качает, как дитя баюкает... В глазах потемнело, зверем кинулся к ней, повалил на пол, прохрипел, пену глотая с губ: - Брось,

подлюка!.. Брось!.. Что ты делаешь?! Вырвал из рук папаху, в сундук кинул и замок навесил. Только стал примечать, что с той поры левый глаз у старухи стал дергаться и рот покривило. Текли дни и недели, текла вода в Дону, под осень прозрачно-зеленая, всегда торопливая. В этот день замерзли на Дону окраинцы. Через станицу пролетела припозднившаяся ватага диких гусей. Вечером прибежал к Гавриле соседский парень, на образа второпях

перекрестился. - Здорово дневали! - Слава богу. - Слыхал, дедушка? Прохор Лиховидов из Турции пришел. Он ить с вашим Петром в одном полку служил!.. Спешил Гаврила по проулку, задыхаясь от кашля и быстрой ходьбы. Прохора не застал дома: уехал на хутор к брату, обещал вернуться к завтрему. Ночь не спал Гаврила. Томился на печке бессонницей. Перед светом зажег жирник, сел подшивать валенки. Утро - бледная немочь - точит с сизого восхода

чахлый рассвет. Месяц зазоревал посреди неба, сил не хватило дошагать до тучки, на день прихорониться. x x x Перед завтраком глянул Гаврила в окно, сказал почему-то шепотом: - Прохор идет! Вошел он, на казака не похожий, чужой обличьем. Скрипели на ногах у него кованые английские ботинки, в мешковато сидело пальто чудного покроя, с чужого плеча, как видно. - Здорово живешь, Гаврила Василич!.. - Слава богу, служивый!.. Проходи, садись.