Человек мира и войны в прозе В. Астафьева 60-х-70-х годов — страница 5

  • Просмотров 808
  • Скачиваний 9
  • Размер файла 35
    Кб

жеста персонажа, нередко дает ему, жесту, большие полномочия. Вот Люся внимательно рассматривает лейтенанта Костяева при их первом знакомстве, когда тот «почему-то поспешно соврал», что ранение в шею было легким. Люся внимательно поглядела, куда он показал, чуть выше ключицы фасолиной изогнулся синеватый шрам. В ушах лейтенанта земля, воспаленные глаза в угольно-темном ободке. Колючий ворот мокрой шинели натер шею лейтенанту, и

он словно бы в галстуке. Кожей своей ощутила женщина, как саднит шея и как все устало в человеке от пота, грязи и пропитанной сыростью и запахом гари военной одежды. Люся увидела не только синеватый шрам, который показал ей Борис. Ее сострадание заставило увидеть и мокрую шинель, которой нет сейчас на лейтенанте, почувствовать гарь и копоть фронтовых дорог, по которым она тоже не проходила. И ее реплика также значительно не

совпадает с ее мыслями, как и слова Бориса о характере ранения с подлинной правдой о нем. «Пустяки, - покачала она головой. - Все-то у вас пустяки!.. Все лежит на столе, - сказала она и снялась с места». Это неожиданное применительно к женщине слово «снялась» в данном контексте оказывается особенно выразительным. За ним стоит то глубокое оцепенение, нежитейское внимание, с каким Люся рассматривала Бориса. «Снялась с места» - понимает

читатель - с трудом вернулась от горьких наблюдений к тому, что она сейчас может сделать для этого безмерно уставшего от войны человека. Столь же трудно возвращение Бориса к ранее привычной мирной жизни. Люся советует ему скоротать время, взяв книжку. «Книжку? Какую книжку? Ах, книжку!». Реплика идет без каких бы то ни было авторских пояснений, но читатель дополняет ее интонацией героя. Борис растерян в первый момент оттого, что

ему предложено нечто необычное на войне («Книжку? Какую книжку?» - Борис мог бы с таким же изумлением спросить: «А что это такое?»), затем он радостно удивлен и своим узнаванием, и тем, что есть еще на свете книги и он не утратил способности их читать. Борис изумленно уставился на буквы и уже с наслаждением вслух повторил начало этой странной, по-русски жестокой и по-русски же слезливой истории. Музыка слов, даже шорох бумаги так его

обрадовали, что он в третий раз повторил начальную Фразу, дабы услышать себя и удостовериться, что все так оно и есть: он живой, по телу его пробегает холодок, пупырит кожу, в руках у него книжка, которую можно читать и слушать самого себя. Жест Бориса, взявшего в руки книгу, с трудом возвращающегося к жизни из ада войны и от положения командира взвода, перерастает в психологически точную картину, замедленно развивающуюся, когда