Брюсов — страница 3

рассказы, романы... Каждый день увлекал меня все дальше. Па пути в гимназию я обдумывал новые произведения, вечером, вместо того, чтобы учить уроки, я писал... У меня набирались громадные пакеты исписанной бумаги». Все более ясным становилось желание Целиком посвятить себя литературному творчеству. К гимназическим годам относятся и его первые выступления в печати в том числе и такой характерный случай. Поместив в «Листке

объявлений и спорта» небольшую заметку без подписи, Брюсов в другом журнале выступил под псевдонимом с возражением на свою же статью. Он намеревался даже продолжить эту полемику с самим собой, но отказался издатель. Эта первая, еще полудетская мистификация явилась своеобразной прелюдией к тем развернутым мистификациям будущих лет, когда он создавал несуществующих поэтов, публиковал стихи под столь разными и причудливыми

псевдонимами, что исследователи и поныне спорят об их авторстве. Весной 1894 года вышла из печати тоненькая книжка стихов под названием «Русские символисты». За ней последовали еще две такие же тонкие тетрадки. Стихи и переводы, помещенные в них, были подписаны самыми разными именами. Создавалось впечатление, что выступает большая группа новых поэтов. В действительности большинство стихотворений принадлежало одному Брюсову.

Даже обращение к желающим участвовать в данных выпусках с просьбой направлять свои произведения «Владимиру Александровичу Маслову. Москва. Почтамт», которым завершалось предисловие «От издателя» в первом выпуске, тоже было своего рода мистификацией. Под этим именем скрывался сам Брюсов. Появление сборников было воспринято как литературный курьез. Посыпались рецензии, критические статьи, шутки, пародии. Рецензент «Нового

времени», к примеру, гаерничал, рассуждая, что эти произведения доставят удовольствие только тем, «кто не прочь расширить селезенку здоровым смехом». , В следующем, 1885 году вышел сборник “Chefs d’oevre”(Шедевры»), подписанный полым именем автора. В 1897 году появилась книга новых стихов “Me eum esse” («Это — я»). Стихи этих сборников, так же как и «Русских символистов», ошеломляли своей необычностью, дразнили воображение непривычными

образами и даже пугали читателя. То его убеждали, что любовь — это «палящий полдень Явы», то приглашали мечтать «о лесах криптомерии» или разделить утверждения автора о ненависти к родине и любви к некоему «идеалу человека». Но за этими внешними эффектами и эпатажем, за присутствовавшим в определенной мере стремлением вызвать литературный скандал, вырисовывалось нечто более серьезное и глубокое. Конечно, за строками о